16a13b01     

Рыбас Святослав Юрьевич - Узкий Круг



Святослав Юрьевич Рыбас
Узкий круг
1
Хохлову предстояло вести дело Агафонова, осужденного за злостное
хулиганство.
Вечером в сумерках Хохлов возвращался из областного суда домой, возле
подъезда увидел на скамейке грузную старуху. Она сидела прямо, расставив
обутые в черные валенки ноги. Спросила: не Хохлов ли он? Судья сухо кивнул.
- Вы меня узнали? - обрадовалась старуха. И стала объяснять, что она
мать покойного Антона Агафонова, который жил по соседству с Хохловым в этом
доме, а сама она живет в Грушовке, где когда-то жили и родители Хохлова, -
старуха хорошо их помнила.
Хохлов понял, что перед ним бабка осужденного Агафонова, и ответил, что
ничем не может ей помочь.
- Царство им небесное, - вымолвила старуха. - И моему сыночку, и вашим
отцу и матери. Я вот меду принесла. Не покупной, цветочный, свои ульи. -
Подтянула к себе сумку, из которой торчало горло бидона. - Кто мне поможет,
как не вы? Вы свой, грушовский.
- Извините, тороплюсь, - ответил судья и вошел в подъезд.
К Хохлову как будто подступили тени родителей, и он вспомнил, как
старики хлопотали за земляков, не считаясь с его представлениями о
правосудии, словно существовало какое-то особое, грушовское правосудие.
Хохлов поднимался по лестнице, снизу донеслись хлопок двери и шаркающие
шаги. Он остановился, подождал.
Одной рукой она держалась за перила, во второй была отвисшая сумка.
- Мамаша, вы куда? - спросил он.
Старуха молча поднималась. Он вынужден был посторониться.
- Я не должен с вами общаться. На это есть адвокат.
Она остановилась рядом с ним, от нее пахнуло затхловатым запахом
старости.
- Вам покушать надо, - пожалела его старуха. - Я вас тут обожду.
- Мамаша! - воскликнул Хохлов, видя, что она села на ступеньку и
развязывает платок. - Не надо ждать. Я вам русским языком говорю: не могу с
вами разговаривать. Не могу!
- Я тут обожду, - повторила старуха. - Не серчайте.
Он подошел к своей двери и оглянулся. Она сидела согнувшись, глядела в
сторону. Что с ней делать? Наверняка через полчаса начнет стучаться. Хохлов
еще ни разу не оказывался в таком положении, когда его пытались... нет, не
подкупить, но что-то подобное этому... Он не сразу отыскал нужное слово:
разжалобить. "Сказать ей о Фемиде с завязанными глазами? - спросил себя
Хохлов. - Да зачем ей Фемида, если внука посадили? Должно быть, я кажусь ей
каким-то идолом, и ей надо меня умилостивить".
Он вернулся к ней, решив толково объяснить свое положение. Однако
старуха нахмурилась и в досаде хлопнула ладонями по коленям.
- Мамаша, давайте рассуждать здраво. Когда ваши дети были маленькими,
вы их защищали, верно? А провинятся - наказывали. Может, и вина пустячная:
подрался, залез на чужую бахчу. Но его ремнем стегают, вбивают уважение к
законам человеческого общежития. На себе испытал, что такое "чти отца
своего", "не укради", "не убий"... Без закона - ни порядка, ни жизни. А если
взрослые начинают нарушать закон, то общество наказывает их.
- Закон, закон, - покивала старуха. - А на горе молитвы нет. Думаете, я
хочу, чтоб вы против своей совести пошли? Боже упаси! Я, может, поплакать
хочу. Поплачу и пойду!
Она, по-видимому, хитрила, но Хохлов уже решил выслушать до конца и
наперед смирился со всеми детскими хитростями. Он подул на ступеньку в
присел рядом со старухой.
На площадку просочился аромат кипящего сливочного масла. Старуха
принюхалась и снова хлопнула себя по коленям:
- Покушать вам надо! Об ужине будете думать и серчать. А за что
серчать? Что родн



Содержание раздела